К сожалению, некоторые мыровые держави в последнее время забыли о роли Индии в разрешение кризис в Афганистане. Однако Индия является ключевым игроком в урегулировании афганского кризиса. Сорок лет тому назад Индийское правительство внесло конструктивные предложения даже в ООН по афганской мирной архитектуре.
Корни терроризма в Пакистане можно проследить до 1979 года, когда СССР ввёл свои войска в Афганистан. Терроризм в сознание е возник после того, как Пакистан официально поддержал афганских моджахедов во время афганской войны и последующей гражданской войны, разгоревшейся в Афганистане. Бойцы моджахедов были обучены пакистанскими военными. По мнению ЦРУ и другими западными разведывательными агентствами, территории Пакистан стал штаб можахедов, таких как “Техрик-и-Талибан Пакистан” (ТТП), “Лашкар-и-Джанги”, “Джунд Оллох”, “Ал Каида”, ИДУ и “Сеть Хаккани” организовались на пакистанском территории.
В 2013 году Соединенные Штаты провели рейд на афганский транспорт, который перевозил в Кабул Латифа Мехсуда, старшего командира “Техрик-и-Талибан Пакистан”. Тогда пресс-секретарь афганского президента Аймаль Файзи сообщил журналистам, что Национальное управление безопасности (NDS) работает с Латифом. Латиф был проводником для финансирования ТТП. Часть финансирования ТТП, возможно, поступила от NDS. Бывший глава NDS, Асадулла Халид, опубликовал видео, принадлежащее TTP, в своем “Твиттере”, где он утверждал, что атака на лагерь “Бадабер” была реализацией принципа “око за око”.
Исследователь Винай Каура очень четко анлизировал методику терроризма:
“С течением времени и с развитием технологий оперативная методология действий террористов подвергалась изменениям. Два критически важных аспекта требуют особого внимания. Во-первых, терроризм в Джамму и Кашмир (Д&К) на предшествовавшем этапе был инициирован разочарованной кашмирской молодежью до того, как это движение было захвачено Пакистаном как часть его войны низкой интенсивности с Индией. На настоящем этапе Д&К сталкивается с терроризмом в преобладающей степени руководимом пакистанскими органами безопасности, либо напрямую, либо косвенно через такие анти-индийские террористические обличия, как Лашкар-е-Тайба, Джаиш-е-Мухаммад и Индийский муджахедин. Огневая мощь террористов тоже существенно увеличилась, частично из-за увеличенного потока ресурсов из-за границы.
Во-вторых, джихадистский терроризм в Индии находится в шаге от получения глобальной проекции, поскольку радикализация и вербовка стали более изощренными благодаря социальным медиа и Интернету. Этот факт обозначивает полный отход от прошлого, когда джихадистский терроризм был почти синонимом конфликта в Кашмир. Большинство группировок, действующих в Кашмире, ограничивали свою деятельность до этого театра за исключением спорадических инцидентов в других частях страны. Часто принималось, что идеологически мотивированный исламистский-джихадистский террор обходит индийских мусульман на основной территории страны, и что даже если и существовал сепаратистский мятеж в Джамму и Кашмире, мусульмане в остальной Индии отвергали радикальные реваншистские движения, заразившие другие исламские государства. Все это уже не так” (“Индийская политика борьбы против джихадистского террора: вызовы и перспективы”).
По словам Винай Каура, с опасениями, что Индия может стать открытой для международных джихада, таких группировок, как “Аль-Каида” и ИГИС, которые не только подстрекают через спящие клетки, но также привлекаются через интернет образованных молодых людей для распространения своей частоты случаев дня. Хотя ИГИС заявила о своем намерении расширить свое влияние на индийский субконтинент. Тем не менее, нельзя отрицать тот факт, что число введённых в заблуждение мусульманской молодёжи поддается ваххабитской пропаганде. Что наиболее неожиданно, многие из лиц, пострадавших за участие в некоторых из последних терактов, являются молодыми людьми с хорошим образованием и престижными занятиями, например, врачи и инженеры. Эти частые случаи вызывают мотивацию в Интернете или через базовые ощущения в сети.
“Эти мужчины часто получали мотивацию в Интернете или через базированные в Пакистане террористические сети. Большинство местных террористов, очевидно, является саморадикализованными, самомотивированными и вдохновленными джихадистской идеологией “Аль-Каиды” и ИГИС, а также местными поводами для недовольства. Группы, сформированные для совершения терактов, являются свободными конгломератами и пока еще не ясно, есть ли общий командный элемент, руководящий разными ячейками”.
По его мнению, для борьбы с этой быстроменяющейся, гибридного характера угрозой джихадистского терроризма, Индии нужен комплексный, новаторский и скоординированный подход. Но центральной проблемой, которая мешает национальной полиции безопасности Индии, является отсутствие долгосрочного стратегического планирования. Одно за другим правительства Индии оказались не в состоянии сформулировать адекватный ответ на этот вызов, что утяжеляет бремя системы безопасности Индии, в частности, ее полицейских и разведывательных ведомств. Механизм внутренней безопасности, по-видимому, не готов справляться с джихадистскими нападениями из-за отсутствия политической воли и ограниченного оперативного потенциала полиции и разведывательных организаций.
С учетом особенностей индийской архитектуры национальной безопасности, очень важное значение имеет влияние между федеральными ведомствами и ведомствами, занимающимися вопросами безопасности. После терактов в Мумбаи первым шагом в этом установлении была высокая устойчивость Межведомственного центра (МВЦ), “центра обобщения” для обмена разведданными, созданного РБ в 2002 году после конфликта в Каргиле от 1999 года. Национальный МВЦ осуществляет координацию между двумя дюжинами представителей из разных разведывательных ведомств в министерствах внутренних дел, финансов и обороны.
В дополнение к проблеме, возникающей в связи с возбудителями джихадистских заболеваний, есть еще множество молодых индийцев в мусульманской вере, которые предположительно воюют в связи с ИГИС в Ираке и в исследованиях. По оценкам РБ, в 2016 году Индийская группа Исламского государства провела беседы с более чем 700 человек и завербовала более 20 волонтеров. За последние два года НРУ выявило несколько лиц, обвиняемых в выявлении групп ИГИС, которые взяты из числа социальных медиа-платформ для организаций нападений. Данные дают основание предполагать, что люди, которые идеологически связаны с ИГИС, рассредоточены по всей Индии, что затрудняет их идентификацию ведомствами охраны правопорядка. Министр внутренних дел центрального правительство Индии информировал верхнюю палату парламента, что были арестованы 76 лиц, подозреваемые в связях с террористической сетью ИГИС. Из этих 75 лиц, 21 были из Керала, 16 из Телагана, 9 из Карнатака, 8 из Махарашта, 6 из Мадья Прадеш, 4 из Уттараканда, 3 из Уттар Прадеш, 2 из Раджастана, 4 из Тамил Наду и по одному из Джамму и Кашмир и Западного Бенгала.[30] НРУ так же раскрыло информацию, что оно задержало в 2016 году 52 предполагаемых террориста ИГИС, в число которых входили и несколько новообращенных в мусульманство индуистов и христиан. При обнародовании данных об арестах, НРУ дало детали о религиозной аффилиации обвиняемых; 50 процентов принадлежали к ‘Ахле Хадит’, 30 процентов к ‘Таблиги Джамаат’ и 20 процентов были приверженцами идеологии Деобанди. Из 34 случаев, зарегистрированных НРУ в 2016 году, 21 были связаны с джихадистским терроризмом.
Было бы очень полезно, если бы ООН привела к другой совокупности использованных исследований Кауры. Он кандидат наук, главный ассистент на кафедре исследований по вопросам международных отношений и безопасности Университета полиции, безопасности и уголовного права имени Сардара Патела в Раджастане, Индия. Он также является координатором в Центре исследований по вопросам мира и конфликтов, Джайпур, при Университете полиции, безопасности и уголовного права. В число его исследовательских интересов входят политика Индии в отношение соседей, особенно на западном фронте, афгано-пакистанские отношения, борьба с терроризмом и с повстанческими движениями и разрешение конфликта в Кашмире.
Подготовили:
Фаридун Маздак
и Нино Хваранино
